Начало здесь. Пытки в ходе следствия в РФ есть явление массовое и СИСТЕМНОЕ. Порой пытают даже свидетелей. Почему? Потому что в россиянском суде невозможно отказаться от своих показаний. Для судьи то, что написано на бумаге и подшито в уголовное дело, является доказательством, а то, что свидетель говорит непосредственно в судебном заседании, он может не принимать во внимание, и не принимает. Абсурд. Маразм. Безумие. На том стояла и стоять будет Великая Духовноскрепная Сколеновставандия, пока не рухнет в говно и не захлебнется в нем. Именно суды есть главный драйвер пыточной машины.
Я за последние 15 лет, еще когда работал в бумажных газетах, пролистал много материалов уголовных дел и протоколов судебных заседаний, когда бы подследственные и подсудимые заявляли о пытках. Их показания исправно записываются и подшиваются в пухлые тома, бюрократические формальности исправно соблюдаются. По факту каждого обращения даже проводится проверка, оформляется целая кипа бумаг и аккуратно приобщается к делу. Почему пытают полицаи и фээсбэшники, понятно – они таким образом «работают» с наименьшим расходом трудозатрат. Многие полицаи совершенно искренне уверены, что по-другому просто не бывает. Почему садистов покрывают судьи? Причина та же самая – судьи не желают создавать себе сложности. Ведь следственные органы делают для них очень полезное дело – принуждают обвиняемых писать ходатайства о рассмотрении дела в особом порядке.
Две трети всех дел в РФ рассматриваются судами без разбирательства по существу, без участия адвокатов и всякого рода формальностей, вроде исследования доказательств и прений сторон. Подсудимый признает свою вину, судья достает из кармана заранее написанный приговор, зачитывает резолютивную часть. Всем спасибо, все свободны. Пятнадцать минут «работы» вместо изнурительных многонедельных заседаний. И самое главное – никакого риска.
Поясню, о каком риске идет речь. В РФ судья, с одной стороны, совершенно всевластен и никому не подотчетен. С другой – он вписан в судейскую вертикаль, где действуют традиционные для Эрэфии принципы взаимоотношений: человек человеку волк; ты – начальник, я – ничто. Работа у судьи, мягко говоря, необременительная. Самое тяжелое в этой профессии – не спать в ходе судебного заседания. Я сейчас не шучу, это вам любой судья со стажем подтвердит. Стулья у служителей Фемиды именно поэтому такие жесткие и неудобные. Зарплата же у носителей черных мантий очень нехилая – только оклад федеральных судей порядка 150 тыс. руб. а со всякими надбавками и доплатами набегает 200-300 тысчонок. Судья высшей квалификации получает заоблачную надбавку в 150% от оклада, а с учетом 50% надбавки за выслугу лет его официальный доход может превышать 450 тыс. руб. в месяц. Плюс корпоративный соцпакет. Плюс бесплатные квартиры от щедрот государевых. Пенсия у судьи в среднем значительно выше 100 тыс. руб. Сколько судьи берут «левака» – дело темное. Но судя по тому, в каких дворцах некоторые живут и как отрываются на свадьбах, зарплата далеко не основной их источник дохода. Из своей практики могу судить, что значительная часть «сопутствующих доходов» судей связана с участием в спорах хозяйствующих субъектов.
Быть судьей в путинском бантустане – значит находиться на высокой ступени социальной лестницы, принадлежать к элите. Желающих занять судейскую должность – масса. Кстати, в далеком 2005 г. по словам очень информированного источника в одном не самом бедном нефтяном городке тариф на получение должности федерального судьи составлял $100 тыс. Немалые деньги – по тем временам стоимость двух трехкомнатных квартир в элитном жилом комплексе. При этом лишиться мантии и вылететь из элиты довольно просто – достаточно «нарушить нормы уголовно-процессуального законодательства». Что является «нарушением», точно никто не знает. Это как начальство решит. В 2016 г. обсуждался даже законопроект о том, что судья автоматически лишается статуса после трех отмененных следующей инстанцией решений. Всякий судья панически боится, что в его работе недоброжелатели усмотрят «процессуальные нарушения», ведь он отлично осознает свою полнейшую незащищенность перед произволом начальства. Он знает, что желающих занять его место очень много.
Но если судья рассматривает дела в особом порядке, то и риск нарушения практически равен нулю. Поэтому судьи очень благодарны следственным органам за то, что они поставляют им клиентуру, доведенную до кондиции – 92% обвиняемых признают свою вину, 65% идут «особняком» (было бы значительно больше, но в особом порядке нельзя рассматривать дела по тяжелым статьям, по которым максимально возможное наказание составляет свыше 10 лет лишения свободы). В знак благодарности судьи одобрительно относятся к пыточной практике полицаев, ведь у них со следствием и прокуратурой взаимная заинтересованность в том, чтобы человек, попавший в жернова карательной машины, к моменту, когда предстанет перед судом, был уже в достаточной степени пережеван и утратил всякую волю к сопротивлению.
Итог всего этого ужаса – 99,7% обвинительных приговоров в РФ. Для сравнения: даже в кровавом 1937 г., если дело рассматривалось обычным судом, а не внесудебным особым совещанием, оправдывались более 10% подсудимых. Многие задают вопрос о том, пытают ли в путинских застенках политзеков. Ведь именно политические «преступники» часто упорствуют в непризнании своей вины. Все зависит от статьи. По экстремистским статьям (ст.ст. 282, 205.2 и сопутствующие) главным «доказательством» служит заключение экспертов. Следствие всегда назначает «правильных» экспертов и получает нужное заключение в 100% случаев. Иных доказательств не требуется. Соответственно выбивать из обвиняемых признания нет ни малейшей необходимости. Многие сами с готовностью признают вину, надеясь на более мягкий приговор. А вот обвиняемых в терроризме или участии в экстремистских организациях при хлипкости доказательной базы подвергают пыткам очень часто. Из тех «экстремистов-террористов», с кем я пересекался, больше половины признавались, что их «крепили» сразу после задержания. Для профилактики «крепанули» даже одного хизбутовца, который изначально был в сознанке. Обвиняемых в нетяжких преступлениях, в отношении которых принята мера пресечения в виде подписки о невыезде или домашнем аресте, практически не пытают.
Ладно, со следствием-судом все понятно. Но какой смысл пытать уже осужденных? Логика тут довольно прозрачна. За забором ФСИН – ад. И чем больший там творится ад, тем охотнее зек готов отдать все, лишь бы этот ад поскорее закончился. УДО идет по таксе от 100 до 500 тыс. руб. за год «скощухи». Такса существует на все – дополнительную свиданку и посылку, за устройство на престижную работу (например, в автомастерскую), за возможность получить врачебную помощь (хочешь жить – плати) и т.д. Желаешь девочку по вызову? 20 тысяч (услуги путаны оплачиваются отдельно). Наркотрафик в зону идет часто по мусорскому каналу. Во многих лагерях есть бизнес-бараки. На пересылке однажды пересекся с зеком из-под Питера, который рассказывал, что в их лагере за 300 тысяч в месяц можно жить в доме отдыха, который официально построен для того, чтобы зеки проводили в нем свой ежегодный отпуск (в виде поощрения, конечно). Фактически же там шиковала только компания из привилегированных арестантов, которых хорошо «грели» с воли. В общем, создавать в зонах ад, а потом торговать «послабухой» – очень прибыльный бизнес.
Собственно, пытать людей для этого вовсе не обязательно, но почему бы и не пытать, если это можно делать совершенно безнаказанно? Вся система «воспитания» в зоне построена на насилии. В основном моральном насилии, но если его подкрепить физическим, то эффект будет куда большим. Во многих лагерях пытки вообще поставлены на конвейер. В первую очередь это относится к «красным» зонам, которые живут не по воровскому укладу, а по мусорскому хотению. Прибывший этап в течении двухнедельного карантина проходит так называемую «приемку». Смысл ее предельно прост – тебя будут «крепить» до тех пор, пока ты не сломаешься и не «перекрасишься», то есть продемонстрируешь абсолютную покорность администрации. На первом этапе «крепят» опера. Они не столько бьют, сколько тестируют зека, выявляют «осужденных отрицательной направленности». С «отрицалами» уже работают серьезно, часто в индивидуальном порядке, примерно так, как это показано в скандальном видео из ярославской колонии. Есть лагеря, где всю грязную работу за мусоров выполняют «ссученные» арестанты («активисты»).
По тюремным понятиям зек должен «таранить до талова», то есть если уж пошел на конфронтацию, то должен выдержать все – и пресс-хаты, и буры, и крепилово. Поэтому на «красных» зонах сохранить приверженность «черной масти» удается единицам – тем, кто выдерживает двухнедельную «приемку». Впрочем, это не обещает ничего хорошего в будущем – «отрицалы» до конца срока могут находятся в изоляции «под крышей», часто в одиночках. Описывать подробности тюремных кошмаров не буду. Вот букет из некоторых типичных для россиянских концлагерей пыток. Восьмой пункт «Пытки суровыми условиями содержания» я бы из указанного списка исключил, потому что это вообще не пытки, а обыденная реальность, на фоне которой пытки и происходят. В некоторых лагерях придумывают свои фирменные издевательства. Сокамерник рассказывал, как во время своей первой ходки в Мордовии узнал, что такое «малиновый звон»: арестанту надевают на голову ведро, после чего лупят по нему дубинкой.
Пытают ли политических? Везде, где мне пришлось побывать, даже на пересылках, ко мне было особое отношение. Поскольку я был «точкованый» (то есть на особом внимании), а в личном деле имелось сколько-там полос, встречали меня, как лицо, представляющего большую опасность. Опасность заключалась в том, что к моей персоне постоянно приковано внимание СМИ, в том числе иностранных. Поэтому мусора на скандалы не нарывались – ногами не пинали, голодом не морили, даже разговаривали «на будьте любезны». Да, режим мне назначали, как говорится, «с усилением» - письма часто не пропускали вообще, содержали в полной изоляции, шмонали с пристрастием, но бить не били. Смысла не было. Мне устраивали персональный адок, используя штатный набор «средств усиления» и нехардкорных издевательств. Свыше 90% срока я провел «под крышей» по СУСам, ШИЗО и ПКТ.
Не всем так везет, конечно. Политзеку Ильдару Дадину, когда он приехал в карельскую «семерку», устроили «приемку» в общем порядке. Он «забыковал» - получил месяц пыточного «освенцима». Описанные им пытки – это по зековской шкале далеко не самые изощренные издевательства. Когда просто бьют, часто без повода и цели, просто для проформы – это называют «взбадриванием». Более жестокие истязания, когда арестанта ломают, принуждают к подчинению, именуются «крепиловом», порой «крепят» до получения серьезных травм и даже инвалидности, но цели таковой не ставится. Пытки по высшей категории именуются «убийством» или «убиваловом». Когда кто-то говорит, что «там не бьют, там сразу убивают», это не означает лишение жизни, но подразумевает, что целью насилия является сознательное причинение тяжкого вреда здоровью. «Убивают» с образцово-показательной жестокостью чаще всего для того, чтобы нагнать страху на зеков. Одного методично превращают в отбивную – другие парализованы ужасом.
Институционально в РФ нет средств защиты осужденных от пыток, любой зек абсолютно бесправен. Формально у него, конечно, есть право обратиться в суд или в прокуратуру, но все это в 99% случаев совершенно бессмысленно, и только провоцирует новые репрессии со стороны администрации. 1% примеров эффективной борьбы с системой объясняется вниманием со стороны СМИ. Когда сор удается вынести из избы, ФСИНовская система столь же жестоко и равнодушно пускает под пресс своих бывших «образцовых сотрудников». Образцовыми они были, пока все шито-крыто. Но если «спалились» – значит должны быть наказаны, чтоб другие, видя этот пример, работали осторожнее. Станут ли меньше пытать зеков после скандала в Ярославле? Нет, конечно. Но видеорегистраторы станут, конечно, снимать перед экзекуцией. Да и вообще, пытки - это, чаще всего, работа штатных «активистов», а не мусоров.
Что касается садистов ФСИН, то они порой с пытками сильно перебарщивают, вкладывают в них, что называется, душу. Тут дело, я считаю, в деформации психики мусоров. Россиянцы в большинстве своем не любят свою работу, для них она – тяжкая обязанность. Но вертухаи в массе своей ее люто ненавидят, причем часто даже не скрывают отвращения к тому факту, что половина их жизни проходит в тюрьме. Человек, который постоянно существует в атмосфере насилия, страха и ненависти, рано или поздно морально ломается, расчеловечивается. Ко всему прочему, как мух тянет на говно, так и работать в застенки стремится довольно специфический контингент с изначально больной психикой. Например, часто встречаются мусора-извращенцы, которым доставляет истинное наслаждение заглядывать в трусы зекам или щупать их во время шмона в окологенитальных местах. Где они на воле могут удовлетворить эти свои извращенские потребности? А тут им за это еще и деньги платят.
Очень высок среди носителей серой формы и процент откровенных маньяков, которых влечет возможность безнаказанно издеваться над людьми. Причем берут на службу во ФСИН всякие отбросы. Например, из полиции какого-нибудь ублюдка-залетчика попросят уволиться «по-хорошему» – он через неделю уже минюстовские эмблемки на воротник пришпиливает.
Да, есть зоны, в которых пыточная практика не имеет широкого распространения, но не могу сказать, что это есть какое-то качественное достижение. Имеются так называемые «режимные» лагеря – это что-то вроде воинских частей, где процветает не «дедовщина, а «уставщина» – зеки их боятся не многим меньше, чем «красных» мясорубок. Разница между ними в том, что в первых предпочтение отдается моральному насилию, во вторых – физическому. Но уголовно-исполнительная система в РФ в целом абсолютно садистская, бесчеловечная. ФСИН не перевоспитывает преступников, а лишь доводит их до высшей степени озверения. Потому уровень рецидива в РФ - 50%. Можно ли реформировать эту систему? Нет, это принципиально невозможно. Ее можно только уничтожить и заменить чем-то другим после краха фашизма в России.
Journal information